Осени не будет никогда - Страница 63

Крошечные, но уже остренькие зубки причиняли Мятниковой боль, которую она, впрочем, переживала, как боль сладкую, даже нежилась ею.

А папаша продолжал спать, улегшись щекой на собачью медаль.

Счастливая, она прошептала:

— Ты стал отцом, Билл! Твои дети на четверть американцы!

Он проснулся, оглядел случившееся, но с места так и не стронулся. Просто спросил:

— Восемь?

— Ага, — ответила счастливая Лиля. — Прелесть, правда?

— Пожевать бы чего, — сказал Билл и протяжно зевнул.

— Что, крысы кончились?

— Всех сожрал, — признался медалист.

— Иди на улицу, там много чего найдешь! — предложила Мятникова. — И мне заодно принесешь. Я теперь кормящая!..

— Никуда я не пойду! Жизнь свою опасности подвергать не стану!

— Чего есть будешь?

— А во мне запасы большие! На месяц хватит!..

— А о крысятах позаботиться? — все больше изумлялась Лиля эгоизму крыса.

— У меня молока нет. Я мужская особь…

— Мне нужна еда, чтобы молоко вырабатывалось! Тупарь!

— Ты родила, ты и вырабатывай молоко! Иди, притащи что-нибудь с улицы, у тебя это получается. Собаку загрызи…

Она понимала, что спорить, объяснять что-либо этому крысиному самцу — бесполезное занятие. Человеком он не станет. Надо надеяться только на себя…

Ей предстояло выбираться на поверхность, хотя бы ради детишек.

— Ты пригляди хотя бы за ними! — попросила она убогого.

— Конечно, — ответил Билл, поместив медаль в лужу и отмывая крашеное олово от грязи. Дальше он собирался потереть ее собственной шкурой, чтобы ярче блестела. — Иди…

На сей раз Мятниковой не пришлось выбираться из метро. Случайными ходами она попала в комнату обходчиков, которая была пуста, но на обеденном столе имелось полбатона колбасы, с десяток маковых сушек и остатки сгущенного молока на блюдечке.

Лиля молниеносно вскочила на стол, вылизала сладкое молоко, сгрызла сушки, даже чайку хлебнула из эмалированной чашки, затем схватила за веревочку колбасу и сноровисто покинула место преступления.

Возвращалась Мятникова довольная собой. Она вдруг вновь почувствовала к толстому Биллу нежность, назвала крыса про себя мужем и решила поделиться с ним добычей. Ну и что, что он такой… Разные субъекты бывают, совершенных нет… Она бежала и придумывала детишкам имена…

Дашенька, Любочка, Василий, Светлана… По доброте душевной назвала двоих американскими именами, чтобы Билл был доволен. Девочке дала имя — Сьюзан, а мальчику — Глен. Остальных двух решила назвать по прибытии.

Американец по обыкновению дрых, даже похрапывал, как человек. Во сне он зашевелил ноздрями, учуяв колбасный дух, но не проснулся, что было невероятно для голодного самца.

Через несколько секунд она поняла, почему запах колбасы не разбудил его…

Он сожрал семерых новорожденных, оставив одного, убитого, но целого, наверное, про запас.

Она лишилась сил, сначала легла, уткнувшись носом в место, где еще совсем недавно копошилось ее беззащитное потомство, потолкала мордой бездыханный трупик, потом потеряла сознание…

Сколько она так провалялась — неизвестно. Когда пришла в себя и опять осознала произошедшее — плакала горько и безутешно, а он к тому моменту уже съел всю колбасу и лениво подходил к подруге, дабы доесть заначеного детеныша.

— За что ты их съел? — прошептала она.

— Голоден был… Не думал, что ты с колбасой вернешься…

— Они были твоими детенышами…

— Какая проблема, поворачивайся, и дней через двадцать снова родишь…

Она решила его убить. Бросилась отчаянно, но была слаба от горя и родов. Он лишь грудь подставил, о которую она стукнулась и упала, оглушенная. В этот момент ее бессознательности Билл доел последнего крысенка.

— Почему ты не хочешь жить в дружбе? — поинтересовался он после. — Как я со Слизкиным?

— Слизким был мужчиной, — ответила она.

— Зато он меня всегда кормил и не требовал странных вещей!

— Каких вещей?

— Чтобы я еду доставал… Детей воспитывал… Я стольких крыс на базе осеменил… Тысяч десять у меня детей… Как их всех воспитаешь? Детей надо есть, если они выжить не могут! Я специалист высокого класса, а потому на всякую второстепенность отвлекаться не имею права.

— Ты — безработный специалист! — определила Мятникова. — Ты никому не нужен!

Он не обиделся.

— Придет и мой час, — проговорил он с грустным пафосом. — Придется мне еще раз послужить Родине!…

Вечером несколько случайных прохожих наблюдали поистине странную картину. На мусорной куче сидела преогромная крыса, которая выла на луну. И столько в ее голосе, почти человеческом, поместилось горя!..

16

Бумага поглотила живую ткань на два сантиметра, и на ней, вопящим красным цветом, проявился печатный знак — «№»…

— Ой! — воскликнул Вова, глядя на небывалое.

Он совершенно не знал, что делать, так как к академику уже обращался, а кто ж лучше того про флору знает! Метался по квартире, будто ему мозг обожгли… Потом подумал, что розыгрыш все это, сбежал во двор к первому деревцу и обнаружил на его ветках листья, все, как один, украшенные этим «№»!

— Да что же это! — воскликнул Рыбаков и поскакал мелко, словно пони, обратно к себе в квартиру… Шарахался от окна к окну, не в силах обрести покой. Достал из шкафчика бутылку беленькой, подаренную Зюкиной, поддел длинным ногтем мизинца пробочку и всосал за раз полбутылки. Здесь, переживая еще водочный дух в ноздрях, Вова увидел огромную ворону, несущую в когтях то ли рыбину, толи младенца… Он ужаснулся, прикрыв отрыжку ладошкой, шатнулся в комнату, где долго перебирал чистые ватманские листы… Он выпил еще полбутылки, и в глазах его родился слабый свет. Вова взял кисть, развел краски и нарисовал прямо на стене ангела в человеческий рост. Ангел улыбался женскими губами, прикрывая наготу снежными крыльями. Казалось, сойдет сейчас со стены и укроет своим теплом Вову Рыбакова от всего страшного и непонятного.