Осени не будет никогда - Страница 32

Приземлились в некошеную траву и, хохоча, долго не могли отцепиться друг от друга. Видавший виды кронштейн заело, заставляя их обниматься и тискаться, пока кто-то не заулюлюкал, дразнясь, не захлопал в ладоши, как будто дети влюбленных кошек разгоняли…

Они тотчас расцепились и пошли к базе.

Душа Мятниковой была полна чувствами, которым она, в силу своей начинающейся юности, не могла дать определения. Ей было счастливо в тот момент, и виновником этой крайней эйфории она ощущала Коровкина. Ей хотелось отплатить ему за радость бытия, и она поцеловала его при всех в губы, и эти все тоже были рады чему-то своему. А потом кто-то крикнул:

— Коровкин! У тебя вся куртка в крови!

— Птицу сбили в затяжном! — пояснил кто-то из старших.

И все. На этом ощущение счастья кончилось, а поцелуй показался дурацкой выходкой. Мятникова побежала на место приземления и долго искала мертвую птицу.

Коровкин следовал за нею и увещевал, что такое часто случается, что птичка, наверняка, была маленькой, иначе бы у него синяк в полноги образовался…

Потом, когда они ехали в метро, Лиля спросила себя, можно ли быть птицей, убивая других птиц, и нашла на свой вопрос положительный ответ. Она улыбнулась и положила свою чудесную голову на плечо Коровкина.

А потом они вместе были на Черном море на сборах.

Иногда сбегали с базы и купались в каком-нибудь диком месте, как будто не наплавались на тренировках до одури. Лежали вечером в остывающем песке, глядели на мелких крабов, бегающих возле самой кромки воды, а потом целовались до звезд в глазах, до настоящих звезд в небе.

Он был классным, этот Коровкин. Ощущал ее, Лилькину, душу в любовном наполнении до дна, не лез в тело, чувствуя, что все женское в Мятниковой еще не готово, не дозрело до срока…

— Когда тебе исполнится шестнадцать, — шептал он. — Тогда…

— Да-да, — жарко отвечала она и отдавалась в поцелуе, который скрипел на их зубах песком и солил их языки.

А потом, осенью, команда прыгунов в воду уехала на соревнования в Югославию на целый месяц. Вернулась сборная СССР домой без Коровкина. Его позже домой привезли, хоронить.

Такая глупость! Тысячу раз он совершал этот прыжок, а в последнем не рассчитал угла и получил по затылку удар трамплином. Потом еще какой-то француз чуть не захлебнулся, пытаясь поднять Коровкина со дна бассейна…

Лиля тогда окончательно уверилась, что прыгать вниз не для нее, лететь надо в небеса, а не с них. И жить не по достижении какого-то там возраста, а когда эта жизнь приходит сама.

Эх, Коровкин, думала Мятникова через много лет. И зачем твое благородство было? Кому оно понадобилось?.. Идиот!..

Она изменилась душой, почувствовав, что в ее жизни и вокруг происходят вещи не такие, как у всех. Смерть Коровкина и превращение отца в овощ — было достаточно, чтобы она в свои пятнадцать лет задумывалась о том, о чем не мыслят даже зрелые люди.

Лиля пыталась разговаривать с матерью о накопившемся в душе, но Софья Андреевна сама не понимала, в чем суть жизни ее, если мужа у нее отобрала для науки Родина, а дочка похоронила свою первую любовь и жила со страданиями в своих слегка раскосых глазах.

— Я не знаю про жизнь ничего, — говорила мать дочери. — Все оказалось не так, как я думала себе. Все в жизни драматично, и видишь? — мать показывала дочери полные ноги в язвах, объясняя: — Диабет. Нет средств лечения от сахарной болезни…

Тогда Лиля осторожно обнимала мать за колени, укладывала на них голову с распущенными волосами и говорила, что у матери есть она, ее дочь, которая любит ее безмерно и никогда не оставит, чтобы ни случилось!

Софья Андреевна улыбалась детскому порыву и предупреждала Мятникову об еще больших испытаниях.

— Ты меня не оставишь, я оставлю тебя, — говорила мать. — Но так и должно быть. Дети должны хоронить своих родителей, не наоборот… Особенно не плачь, когда…

А Лиля уже плакала, она не представляла, как останется одна в этом мире! Наверное, это правильно, дети должны хоронить своих родителей, но все должно произойти в срок…

Мятникова так пахала на тренировках, что испанец-тренер нарадоваться не мог ее успехам. Что ни месяц, то улучшение собственного результата. Если другие по свистку тотчас покидали бассейн, торопясь в буфет, то эта девочка проплывала еще столько же, сколько на тренировке. Хосе Фернандес начал задумываться о собственной чемпионке мира, о всяких званиях, улучшении жилищной проблемы, а в конце мечтаний решил просто: при первой поездке в загранку наплюет на вышеперечисленное и побежит через все границы к себе на Родину, в свою солнечную Испанию, с ее корридой и божественной паэльей.

— Давай, Лиля, давай, — поддерживал он девушку, которая могла стать визой в его родную страну. — Трудись, милая! — кричал. — И мы выиграем Олимпиаду!

А старый начальник спортивного общества перестал ходить на тренировки, испытывая слишком опасные для сердца эмоции. Он просто сидел дома и глядел из подзорной трубы на чужие окна…

Мама умерла, когда Лиле исполнилось шестнадцать с половиной.

У Софьи Андреевны не оказалось ни одной подружки, а потому Мятникова стояла возле могилы одна, но теперь уже не плакала, предупрежденная матерью о постоянстве жизненных невзгод.

Руководству спортивного общества удалось уговорить третьего секретаря МГК, чтобы девочку оставили пока жить в элитном доме на Остоженке, до Олимпийских игр, на которых у нее «все шансы».

— Вдруг выиграет! — пояснял директор. — Придется опять выделять… А девочка и так настрадалась, мать скончалась, а отец — овощ.